«Спартак» – наше всё. Откровения кумира красно-белых - Егор Титов

Сегодня все отболело. Перемолол, перекрошил и поглубже в себя запрятал. Можно было бы, конечно, нянчиться со своими переживаниями и долгие годы тянуть их за собой. Однако мне этого не надо. Другое дело, и я это знаю точно, такие удары бесследно не проходят. Все они оседают в нас и в определенное мгновение могут вылезти наружу. Никто не даст гарантии, что через десять-двадцать лет наши организмы не станут рассыпаться, и никто точно не скажет, как это отразится на наших потомках. Несколько лет после той истории жены спартаковцев боялись рожать.

До сих пор одна вещь мне не позволяет окончательно забыть бромантановую историю. Когда что-то взрывается, как правило, какая-то группировка берет на себя ответственность за теракт. Ответственность за то, что произошло вообще и за мой потерянный год в частности на себя так никто и не взял. Если бы Щукин, Чернышев, Катулин или кто-то еще встал и признался: во всем виноват я, для меня это было бы значимо. Я бы уже никогда ту историю не вспоминал. А так живу с горьким осадком. Если человек не способен сделать официальное признание, то хоть бы втихаря извинился. Когда у меня обнаружился допинг, Чернышов мне позвонил: «Егор, думай что хочешь, но я здесь ни при чем». С Щукиным даже поговорить не удалось, он моментально исчез. С Катулиным я несколько раз пытался выяснить отношения, но Артем о своей роли в этой истории отмалчивался и все валил на Щукина. Ладно, господа, Бог вам судья.

А однажды, долгое время спустя после тех событий, я прочел интервью Андрея Червиченко, где он сказал, что никто не призывал Титова пить запрещенные таблетки. Признаться, в тот момент моя нервная система дала небольшой сбой. И потом долго перед глазами стояла картина, как спартаковские служители клятвы Гиппократа подошли ко мне и, еще раз объяснив законность и обоснованность введения новых витаминов, попросили, чтобы я как капитан показал пример. В перерыве между таймами, когда команда сидела в раздевалке и слушала тренера, доктора на корточках проползали перед ребятами и давали эти пилюли. Многие отказывались. Вот тогда-то меня и попросили собственным примером снять у команды все подозрения. Совершенно жуткая история…

Глава 23

Как прожить год без футбола

После того как мы отказались подавать апелляцию и всем окончательно стало ясно, что я действительно отлучен от футбола, началась моя новая жизнь. До возвращения в Россию нам предстояло провести целые сутки в Женеве. Наша потерпевшая крушение экспедиция отправилась гулять по городу. О чем-то говорили, даже шутили. Периодически я отвечал на телефонные звонки, а в висках пульсировало: только бы выдержать, только бы преодолеть этот год. Я ведь всегда боялся остаться без футбола, и теперь мне предстояло познать, «так ли страшен черт…». Мне даже запретили тренироваться с дублем и играть во второй лиге. Фактически я был обречен на тяжкие муки. Профессиональный спорт по всем своим свойствам гораздо сильнее наркотика, и в одночасье остаться без него – это значит подвергнуть собственный организм жуткой ломке. Гуляя по швейцарским улочкам и жадно глотая свежий воздух, я старательно настраивал себя на то, чтобы с достоинством перенести испытание.

Однако когда я прилетел в Москву и сошел с трапа самолета, меня стало душить ощущение пустоты и полного непонимания происходящего. Я не представлял, что буду делать. Ведь ничего другого, кроме того, чтобы играть в футбол, я по большому счету неумел, а год дисквалификации вполне естественно казался мне целой вечностью. К счастью, я с детства был достаточно высокого мнения о своих возможностях и никогда не сомневался, что выберусь из любой ситуации. Вот и в тот сложный момент я сказал себе: «Егор, ты сможешь! Все образуется!» Аэропорт я покинул в приободренном состоянии, и этот эмоциональный запал позволил мне окунуться в новую жизнь уже частично подготовленным к глобальным потрясениям.

Безусловно, мне помогла поддержка семьи и друзей. Близкие окружили меня заботой, создали мне атмосферу теплоты и уюта. В прессе, на сайтах болельщиков, да и везде, где я оказывался, раздавались слова в мою защиту. Никто от меня не отвернулся, никто не поставил под сомнение мою честность и порядочность. Люди верили в то, что бромантан попал в мой организм без моего ведома.

Тем не менее нашлись и такие, поведение которых стало для меня очередным шоком. Речь идет от тех самых людях, которые подставили меня перед УЕФА. За попадание сборной на чемпионат Европы каждому из игроков, защищавших ее цвета, полагались хорошие премиальные. Однажды я поинтересовался у знающего человека, когда могу приехать в банк, чтобы получить причитающиеся мне деньги, и тот ответил: «Егор, поступило распоряжение твои деньги попридержать». Я удивился: «В чем я виноват-то?» Ради того, чтобы сборная попала на чемпионат Европы, я, по сути, пожертвовал годом своей карьеры, а на мне кто-то попытался нажиться. Какое-то время спустя я попросил Георгия Ярцева разобраться в данном вопросе. Он обещал посодействовать, но ничего не изменилось. В РФС меня заверили, что денег я не получу. Причину объяснять никто не стал, сказали, сам должен понимать. А я не понимаю! Деньги – вещь важная, но здесь дело даже не в них, а в том, что это больно, когда с тобой поступают подло.

Даже сейчас неприятно вспоминать и другой эпизод, когда Колосков выступил в СМИ: «Титов сам виноват. Не надо было отказываться от пробы «В»!»

У меня даже слов нет, чтобы передать свою реакцию на услышанное.

Вполне естественно, что весной 2004-го я окончательно для себя решил: при том руководстве РФС за сборную больше никогда играть не буду. Я перестал доверять этим людям. Знал, что они могут элементарно вытереть о человека ноги. Отец с детства меня учил: если кто-то засадил тебе нож в спину, вычеркивай его из своей жизни. Я довольно быстро этот постулат занес в свой внутренний компьютер и людей вычеркивать научился раз и навсегда.

* * *

Первое время в период дисквалификации во мне все же поселилась жуткая апатия, а на футбол и вовсе выработалась аллергия. Не было сил смотреть его, говорить о нем, воспринимать новости.

К жизни «на гражданке» я адаптировался примерно через месяц. В одно прекрасное утро почувствовал огромную потребность что-то делать, куда-то двигаться. Вскоре мы с моим другом и пресс-атташе Аленой Прохоровой обсудили дальнейшие перспективы. Она сказала: «Егор, перед тобой открываются прекрасные возможности познать иной мир. Пора выходить в свет. И пусть все видят, что у тебя все хорошо».

Я стал общаться с журналистами, принялся рассматривать варианты участия в различных проектах. Алена организовывала мне съемки в глянцевых журналах, я регулярно появлялся в телевизионных передачах. Моя жизнь забурлила и стала стремительно развиваться по новому сценарию. Я ощутил себя востребованным не меньше, чем на пике своей карьеры. Душа моя смягчилась, проблемы остались позади, хотя футбол по-прежнему мне был противен. Точнее сказать, не сам футбол, а футбол топ-уровня. Я испытывал своеобразный спортивный зуд и, пытаясь его заглушить, гонял мяч везде, куда меня приглашали. Но то был дыр-дыр. Развлечение. Разгрузка. Все это не имело ничего общего с тем футболом, воспоминания о котором вызывали приступ боли в моей груди. Это потрясающе, что я быстро научился заглушать боль. Да не традиционным русским средством, а своей активностью. Я больше ни дня не сидел на месте, постоянно придумывал себе разные занятия.